ПРАГА,
КАРЛОВ МОСТ, АВГУСТ 2003 ГОДА
Путевые
заметки
Мы дома. Мы – дома. Мы дома! И – дым
отечества нам сладок и приятен. Вокруг – наконец-то – говорят по-русски. Или –
в крайнем (довольно редком) случае – на иврите. У нас шутят:
–
Какой язык признан в Израиле вторым?
–
Русский.
–
Неправильно!
–
?
–
Иврит!!!
Ха-ха-ха.
Это та самая шутка, в которой есть доля шутки, остальное – правда.
Мы
дома. Позади отлёт из аэропорта имени Д.Бен-Гуриона, прилёт в Прагу и гуляние
по ней – утренней, дневной, вечерней, ночной – (ах, Прага!), переезд через
Чехию, Словакию, Венгрию – до самого Балатона, купание (Рахелька научилась
нырять и немножко держится на воде), Будапешт (очарование и разочарование:
город невероятно красив и ещё более невероятно запущен), блуждания в поисках
дороги к аэропорту, суматошный возврат машины в местное отделение Budget'а – с чиновным хамством мелкого и
злобного клерка, которому хотелось всех послать к его мадьярской маме и
отвалить домой (скоро 22:00), дотошный досмотр, учинённый (на иврите!) девочкой
из израильской службы безопасности (наша безопасность самая безопасная, наши
девочки самые девственные!), посадка в самолёт (мне сказали, что
"самолёт" то ли по-чешски, то ли по-сербски – "летало", а
как по-венгерски, даже спрашивать не стану, потому что на этом убийственном
языке могут разговаривать только чрезвычайно решительные люди, я же – не такой,
я другой), перелёт, приземление и – МЫ ДОМА.
Итак,
Praha, Prague, Prag, Прага. Эпитеты опускаю, они ничего не
добавят к тому восторгу, который вызывает этот восточноевропейский населённый
пункт на Влтаве-реке.
Карлов
мост. В каждом городе есть такое место, по которому его, этот город, узнают
сразу и безошибочно. Бродвей (а для деловых людей и коммунистических
пропагандистов ещё и Уолл-Стрит), Елисейские поля, Красная площадь, Стена
плача. В Праге – Карлов мост. По нему прогуливаются, на нём отдыхают, изучают
историю города, страны, нации, религии, покупают сувениры, позируют художникам,
любуются красотой города и реки, плывущими по воде прогулочными судами и
живущими на ней птицами, слушают музыку... Влюбляются! Любят.
Ежедневно
мы по несколько раз пересекали Карлов мост – и просто для удовольствия, и
потому, что все пути из Нового Места, где мы остановились, в Малую страну,
Градчаны, Пражский Град (Кремль), находящиеся на противоположном (Западном)
берегу Влтавы, пролегают по нему (есть, конечно, и другие мосты, но ведь этот
мост – Карлов!).
После
первой же прогулки по Карлову мосту мне стало ясно: необходимо нарисоваться! На
всей протяжённости этого удивительного сооружения художники выставляют свои
работы, демонстрируют ремесло, умение, мастерство – у кого что есть – и
предлагают за более или менне умеренную плату увековечить любого, готового эту
плату внести.
К
приезду в Прагу у меня уже накопился некоторый опыт позирования уличным
художникам.
Впервые
это произошло в Монреале лет пятнадцать назад. Мне понравились работы молодого
длинноволосого блондина, я постоял, посмотрел, как он орудует пером с тушью и
пульверизатором, дождался очереди и сел перед ним на стул. Места перед другими
художниками, располагавшимися по соседству, пустовали, очередь была только к
этому.
Парень
мельком взглянул на меня и бросил какую-то, очевидно, смешную фразу; даже не
понимая ни английского, ни французского (а на каком именно языке он выразился,
я не успел уловить), я всё-
таки невольно улыбнулся. Этого мастеру
оказалось достаточно. Больше он на меня не смотрел, углубился в работу:
проводил линии, размазывал их тряпочкой и губкой, брызгал на бумагу из пульверизатора,
наклонял голову то вправо, то влево, примерялся, щурил оба глаза одновременно
или каждый по отдельности, что-то напевал или бормотал. Через несколько минут
парень снял лист с подставки (это была именно самодельная фанерная подставка, а
не мольберт и не пюпитр) и повернул изображением ко мне.
С
собственным лицом я знаком давно и хорошо – по фотографиям и по отражению в
зеркале. И тот случай, и другой – статика, застывшее изображение, почти мёртвая
натура, натюрморт. Динамику, жизнь схватывает и передаёт кино- или видеокамера.
То,
что мне довелось увидеть на листе ватмана, было более, чем кино- или
видеоизображение. В гротескном шарже, сделанном длинноволосым канадцем,
присутствовала не только динамика, налицо был рассказ обо мне: биография,
привычки, манеры, характер – и всё безошибочно, всё, как говорится, в десятку!
Второй
раз меня рисовал немолодой художник на Монмартре.
Вика
насильно выволокла меня во Францию – в свадебное путешествие. Ей хотелось
провести время с любимым мужчиной именно в Париже (это не мои, а её слова), для
меня она купила билет втридорога (для себя-то моя экономная жена приобрела
билет заранее и потому по дешёвке, а я долго не поддавался на уговоры,
упирался, но женщина хорошо знает, что и как сделать, чтобы добиться своего), и
вот мировая столица любви у наших ног!
Франция,
конечно, была создана не для французов, вся многовековая история этой страны и
её столицы существовала лишь для того, чтобы здесь провела свою медовую неделю
моя наречённая, и провела её со мной. Она всё знала о Париже, не нуждалась ни в
справочниках, ни в картах, ни даже в транспорте: всюду пешком, всегда в верном
направлении… О результатах наших походов я лучше умолчу.
Но
на Монмартр мы таки да попали. Вика сразу выбрала именно того художника,
который (единственный) сможет изобразить наши физиономии в лучшем виде.
Я
к нему ни за что не сел бы. Все шаржи и карикатуры, которые он выставил на
обозрение, отличались непомерно развитыми верхними зубами. Похожесть и гротеск
в рисунках присутствовали, но пристрастие портретиста к зубам меня
обескуражило. Тем не менее Вика выбрала именно его.
Первой
позировала моя жена, Я стоял за спиной рисовальщика, и всё моё существо
противилась 
тому, что он вытворял с лицом моей
любимой. Я не мог примириться: неужто я женился на такой женщине?
Вокруг
нас собрались прохожие, и почему-то все единодушно, на самых разных языках и
наречиях, выражали восторг тем, что постепенно прорисовывалось под карандашом
монмартрского мордописца.
Когда
работа была завершена, Вика с одобрением встретилась со своей портретной
двойницей, доброжелательно улыбнулась ей и подтолкнула меня к стулу.
За
процессом рисования я наблюдать, естественно, не мог, но когда француз повернул
законченный парный портрет лицами ко мне, я взвыл от ужаса и возмущения:
– Переведи
ему, – закричал я жене (она, в отличие от меня, свободно изъясняется
по-английски), – что ЭТО я брать у него отказываюсь! И платить за ЭТО
отказываюсь тоже! Где он увидел у меня СТОЛЬКО и ТАКИХ зубов?
Нет-нет,
с зубами у меня на самом деле всё в порядке: несмотря на мой, скромно говоря,
преклонный возраст, зубные врачи, стоматологи и дантисты (разрази меня гром, но
я не знаю разницы между этими понятиями) на мне по сей день ничего не
заработали. Но мои зубы спрятаны глубоко во рту за губами, и их, не заглядывая
пристально в пропасть, разглядеть невозможно. Когда я улыбаюсь, мой рот
выглядит совершенно беззубым, я за собой это знаю. Ничего не поделаешь, и на
Солнце наблюдаются дефекты…
Обескураженный
художник выслушал Викино объяснение причины моего гнева, знаком показал мне:
"Улыбнись!", раздвинув при этом – для пущей убедительности – свою и
без того широкую физиономию, и уселся за работу. Я видел, как он резинкой
убирает с моего изображения крупные лошадиные зубы и зачерняет скважину, подрисовывает
губы, нос…
Нежданно-негаданно
результат оказался настолько убедительным, что Вика торжествующе изрекла:
– Так кто был прав?
Мне
пришлось с ней согласиться.
Сейчас
это всё уже стало историей – семейной.
А
вот теперь – Чехия, Прага, август 2003 года, Карлов мост.
Дня
три мы прохаживались взад-вперёд, разглядывая шаржи на известных политиков,
спортсменов и киноактёров – выставленный лицом, товар призван был убедить
потенциальных клиентов сесть именно к данному художнику, а не к его соседу.
Наконец,
выбор был сделан.
Пока
парень рисовал меня, я успел разглядеть под его стулом книжку, название которой
было набрано кириллицей. "Югослав," – решил я – и не ошибся. Художник
был словенцем.
Чувствовалось,
что русский язык у него не родной, он подбирал и чуть-чуть деформировал слова,
но мы спокойно, без напряга беседовали.
Работал
он быстро, временами мельком поглядывая на модели. У Рахельки не хватало
терпения, она постоянно меняла выражение лица – в соответствии со сменой
настроения, но парень сказал:
–
Не пристававывайте к ней, всё получится, как треба.
Когда
работа была закончена, я попросил:
–
Напишите, пожалуйста, ваше имя.
–
Да-да, конечно, вот тут, смотрите: "VITAS", так меня называют.
–
Теперь ваша работа появится в Израиле, – сказал я.
–
Мне это сразу было понятно, – улыбнулся Витас. – С таким носом в России не
живут. Я так и нарисовал, – он повернул рисунок ко мне.
Он
был прав: изображённый на моём лице нос – не для России.
–––––––––––––––––––––
…Шёл шестой день нашего путешествия, оставалось десять.
Ещё издали мы услышали музыку: А.Вивальди,
«Времена года». Мы подошли.
Солист играл "под фанеру":
оркестровая партия звучала из небольшой колонки, CD Player находился под стулом музыканта. А он
играл... нет, не на скрипке, для которой и писал Вивальди, а на струнном
щипковом инструменте, напоминавшем мандолину (я так и подумал: мандолина).
Оказалось, домра. (С помощью Энциклопедического словаря я, кажется, разобрался:
у мандолины струны парные, т.е. четыре парные струны, а у домры 3 или 4 –
одинарные.)
После каждого времени года (каждого
концерта для «скрипки» – для домры – с оркестром) слушатели аплодировали,
солист выжидал, произносил название следующего "сезона". Играл он
раскованно, виртуозно и строго. Многие слушатели сыпали монеты в раскрытый
футляр инструмента. Кивком и улыбкой музыкант благодарил.
Мы несколько раз давали монеты нашей
трёхлетней (без трёх недель) Рахельке, она радостно ссыпала в футляр из ладошки
«денежки».
Слушателей становилось всё больше.
На стоечке были выставлены диски с
фотографией исполнителя, указана была и цена – 500 крон (около 17 $ US).
– Хочешь диск? – спросила Вика, и, не
дожидаясь ответа, вынула из сумочки и протянула мне ассигнацию (в поездке, как
и до неё, Вика была нашим министром финансов, материального благополучия и семейного
счастья, я же всегда ограничиваюсь постом Главы правительства).
Я стал владельцем тонюсенькой коробочки с
диском.
– Danke schön, – поблагодарил я по-немецки, который в
странах Восточной Европы более распространён, чем английский.
– Bitte schön, – ответил молодой человек, помощник и
попутчик музыканта – он-то и подал мне CD.
– Спасибо, – почему-то повторил я
благодарность по-русски.
– Пожалуйста, – без всякого акцента
ответил молодой человек.
– О-о! – удивился я, – откуда у вас
русский?
– Изучал в школе, – был ответ.
– Вы оказались отличным учеником, –
похвалил я.
– У нас была хорошая школа, – поскромничал
мой собеседник.
– Где это было? – полюбопытствовал я.
– В Киеве, – ответил он.
Мы пришли «домой» (мы снимали
двухкомнатную квартиру – полчаса пешего пути от Карлова моста – у какой-то
чешско-британской фирмы, занимающейся туризмом – Вика нашла этот вариант,
недорогой и удобный, в Internet’е).
В углу на тумбочке стоял телевизор с
возможностью смотреть пару десятков кабельных каналов – по-чешски, по-немецки и
CNN. В тумбочке мы
обнаружили видеомагнитофон, дигитальный преобразователь для кабельного TV и музыкальный центр.
Я поспешил включить CD Player, поставил диск и нажал на «Play». Приготовился слушать музыку. Кажется,
даже прикрыл глаза.
Концерт всё не начинался. Я наклонился к
стереосистеме и прочитал на табло (по-английски): «ВСТАВЬ ДИСК И НАЖМИ PLAY». Player не считывал содержимое диска, ДИСК БЫЛ
ПУСТ...
Я так объяснил себе случившееся. Хороший
музыкант (а в том, что он музыкант хороший, можно было судить и по впечатлению
от его игры – не халтура!, и по небольшой аннотации на вкладыше к диску –
биографии и послужному списку артиста), он путешествует по Европе и игрой
обеспечивает себе передвижение и проживание – вполне достойный способ. Продажа
дисков и кассет – тоже статья дохода (не зазорная).
Записанные диски у парня закончились,
рассуждал я, а деньги нужны. Купил несколько комплектов незаписанной продукции
(четверть доллара за штуку или того меньше), насовал в коробочки с аннотациями
и гонит по 500 крон. Можно было бы, конечно, и записать диски-то, но где в
дороге, в чужом городе и в чужой стране раздобудешь компьютер с CD Writer’ом! Поэтому – сойдёт и так, нужны деньги,
тут уж не до игры в честность.
Мне было очень не по себе. В этом
путешествии нас много раз «накалывали» – таксисты, официанты, продавцы.
Досадно, но, в конечном счёте, это только деньги. А в нынешнем случае деньги,
500 чешских крон, показались ущербом неглавным, трудно было смириться с тем,
что жуликом оказался «классный» музыкант, которому конечно же небезразлично то,
как публика слушает его исполнение. Артист не может не хотеть, чтоб его любили,
на то он и артист – так думал я и, значит, ошибался. Значит, для ЭТОГО главное
– сорвать куш и смыться.
Бежать на Карлов мост показалось
бессмысленным: жулик, конечно же, уже «слинял». Я решил: буду всегда держать
диск при себе, вдруг где-нибудь на Балатоне или в Будапеште в переполненном
туристами месте послышаться «Времена года» композитора А.Вивальди с солирующей
домрой или мандолиной. Я при всём честном народе подойду к исполнителю, извлеку
из сумки плоскую коробочку с вкладышем и диском, протяну ему и, сделав блатную
стойку, процежу сквозь зубы:
– А ну, падла, гони, обратно мои, блин,
кровные 17, блин, баксов, блин!
И смачно сплюну в сторону.
Ах, как я наслаждался, заранее переживая
эту предстоящую картину!
Мы пересекли Чехию, Словакию, Венгрию,
доехали до Балатона и купались в нём (об этом после, потом), поколесили по Буде
и Пешту, плавали на прогулочном катере по Дунаю, бродили по замкам, набережным
и дворцам, не могу не похвастать: в Музее изящных искусств наслаждались
великолепной экспозицией картин Эль-Греко(!), но нигде, решительно нигде не
встретили русского домриста, исполнявшего концерты Антонио Вивальди для скрипки
с оркестром «Времена года».
«В свете всего вышеизложенного» – так,
кажется, следует начинать резюме на «канцелярите» – я принял следующее решение:
Вернувшись домой, непременно опишу в Internet’е события 18 августа в Праге на Карловом
мосту, назову фамилию жулика-музыканта, процитирую аннотацию, напечатанную на
вкладыше, где перечислены учебные заведения, в которых он обучался, и оркестры,
которыми он дирижировал и в которых играл – пусть весь просвещённый мир знает о
нём правду.
Мы приехали в родную Беэр-Шеву (самое
приятное в путешествиях – возвращение домой), искупали и уложили спать
Рахельку, распаковали кое-какие узлы и – Я НАПРАВИЛСЯ К КОМПЬЮТЕРУ. Ничего
придумывать мне не пришлось, весь рассказ был уже готов, нужно лишь записать
его.
Перед завершением труда праведного я
достал из сумки коробочку с диском: нужно перевести с английского и
процитировать аннотацию с вкладыша. Я раскрыл плоскую коробочку, вынул диск,
вставил его в CD Player
моего компьютера, загорелась сигнальная лампочка, диск стал вращаться...
Я развернул вкладыш и занёс пальцы над
клавиатурой. В этот момент из компьютерных динамиков хлынуло в комнату
оркестровое вступление «Времён года» Антонио Вивальди, а после него, вместо
привычного звучания скрипки, поскакали, запрыгали бисеринки четырёхструнной
домры. Диск играл!
Если бы моя история излагалась в форме
традиционного еврейского анекдота, сейчас последовали бы слова: «Как вам это
нравится? Оказывается, в нашей пражской квартире был неисправный 
музыкальный центр!» (Попытайтесь прочитать
закавыченную фразу с еврейским акцентом, приподняв при этом левую бровь, пожав
правым плечом и разведя кисти обеих рук. Да-да, именно вот так, вы всё сделали
правильно.)
–––––––––––––––––––––
ПРИЛОЖЕНИЕ:
THE BEST OF VICTOR
SOLOMIN
Victor Solomin was
born in 1962 (
He has also had
solo performances in
He has been
writing and performing his own compositions since 1978. He was a prizewinner at
the International Plucked String Instrument Competition at
Перевод:
ЛУЧШЕЕ ИЗ ВИКТОРА СОЛОМИНА
Виктор Соломин родился в 1962 году (в
России). В 1988 году он закончил Харьковскую консерваторию, специализировался
на домре, мандолине, рояле и дирижировании оркестром, там же преподавал игру на
домре, дирижирование и аранжировку. Был солистом Московского государственного
ансамбля русских народных инструментов.
В качестве солиста выступал также в
России, Голландии и других странах.
С 1978 года он сочиняет и обрабатывает
свои собственные произведения. Он был призёром Международного конкурса
исполнителей на струнных инструментах в городе Ивано-Франковске в 1989 году и
удостоился международной премии Генриха Бёлля в 1998 году.
–––––––––––––––––––––
К сказанному добавлю, что доставшийся мне
диск записан в Голландии в 2000 году. Продолжительность звучания 79 минут 47
секунд. На нём записаны "Времена года" А.Вивальди, десять фрагментов
И.-С.Баха, одна пьеса И.Альбениса и два собственных произведения Виктора
Соломина.
Вот и теперь: сижу, слушаю и наслаждаюсь.
PostScriptum.
Прошёл год, и всё наше
семейство, прогуливаясь по Невскому, остановилось у Екатерининского сада –
рассмотреть работы художников, рядком рассевшихся вдоль старинной чугунной,
типично питерской, ограды. Переходили от (громко говоря) мольберта к мольберту,
обсуждали. Манера одного показалась нам приемлемой для увековечения наших
нероссийских физиогномий.
Звали
рисовальщика Александром. ("Как вас зовут, чтобы знать, чья работа?"
"Простое русское имя – Александр." Вот и знаем.)
Нарисовал
всех четверых. Самое "то" ухватил, кажется, только у меня, остальные
члены семьи получились и не смешными, и непохожими.
Каждый
рисунок – 100 рублей (примерно 3 $ US или 14 израильских
шекелей – чашечка кофе на тельавивской набережной). Для Александра – 400 рублей
за один присест, как мы поняли из его "лица необщего выражения",
большая порция манны, свалившаяся с неба. Воистину, мы оказались для него
посланцами из Святой Земли…
